Герои и Толпа

Страница: 7/12

Таким образом, в явлениях стигматизации и в других поразитель­ных случаях влияния воображения на растительную и животную жизнь Мехайловский видит переходную ступень между мимичностью, с одной стороны, и проявлениями подражательности в мелких житейских делах и в записанных историей и психиатрией нравственных эпиде­миях — с другой. Пример же оратора, увлекающего слушателей даже до совершенного забвения действительности, представляет переход от случаев одиночного подражания Христу, казненному, палачу, роже­нице и т. д. к массовым движениям и до известной степени уясняет самый процесс заразы.

Попробуем разобратся

Вот Михайловский убедил нас в чрезвычайной силе и распростра­ненности этого “психического двигателя”, бессознательного или мимовольного подражания, остается только раз­решить вопрос об условиях, при которых склонность к подражанию присутствует и отсутствует, появляется и исчезает, выражается с боль­шей и меньшей силой: при каких, следовательно, условиях складыва­ется то, что он называет «толпой», — податливую массу, готовую идти «за героем» куда бы то ни было и томительно и напря­женно переминающаяся с ноги на ногу в ожидании его появления.

“Из каких людей составляется «толпа»? В чем заключается секрет их непреодолимого стремления к подражанию? Нравственные ли их качества определяют это стремление, или умственные, или какие Другие особенности?”

В четвертой части своей статьи «Герои и толпа», перед Михайловским встает дилемма: “или подражательность не имеет ничего общего с симпатией, или сим­патия не может служить основанием для теории нравственных чувств”, впрочем, ему здесь нет дела до систем морали, а потому он считает, что можно ограничиться простым замечанием, что различие между симпатией и подражательностью не так уже резко.

Рассуждая на тему подражательности, она “даже в наивысших своих болезненных формах, есть лишь специальный случай омрачения сознания и слабости воли, обусловлен­ной какими-то специальными обстоятельствами. Очевидно, что в этих специальных обстоятельствах должен находиться ключ к уразумению всех разнообразных явлений.

Найдя этот ключ, мы откроем себе далекие перспективы в глубь истории и в область практической жизни, ибо узнаем, как, когда и почему толпа шла и идет за героями.”

Михайловский пытается дойти до причин явления, у него возникает вопрос: “что же общего между условиями жизни современной якутки или забайкальского казака и, например, итальянца XIV века, неистово и вместе послушно от­плясывающего тарантеллу, или крестоносца, почти автоматически примыкающего к походу? Почему во всех этих случаях рефлекс по­лучает именно подражательный характер, а не какой-нибудь дру­гой? В ответ мы получим или простой итог: «имитативность, стрем­ление приходить в унисон с окружающими людьми есть существенное свойство человека, существенная черта его психофизической приро­ды, данная в самом устройстве нервно-мозгового механизма» (Кан­динский. Общепонятные психологические этюды). Или же нам предложат отдельные отрывочные объяснения того, как крупное об­щественное несчастье вроде труса, глада или нашествия инопле­менников парализировало сознание и волю современников”

Гипнотизм

Седьмую главу своей статьи Михайловский начинает с обсуждения занятной книжки г-на Кандинского, и при всем уважение Михайловского к автору, он замечает, что “вторая часть этой книжки, озаглавленная «Нервно-психический контагий и душевные эпидемии», целиком по­священа занимающему нас здесь предмету, как показывает и самое заглавие. Это очень интересный этюд. Но любопытно, что г-н Кан­динский ни единым словом не касается мимичности и происхожде­ния покровительственно-подражательных органических форм; это для него в некотором роде «чиновник совершенно постороннего ведом­ства». О явлениях стигматизации упомянуто вскользь, в двух сло­вах. Но самое любопытное — это отношение автора к гипнотизму. Гипнотические опыты, по-видимому, особенно дороги г-ну Кандин­скому в качестве полемического орудия против «чудес спиритизма»”. Похвальная конечно цель, но Михайловский замечает, что в трактате, специально посвященном подража­тельности, едва-едва упоминается о той громадной роли, которую подражание играет в самом составе гипнотических сеансов. “Между тем здесь-то, может быть, и лежит ключ к уразумению всей тайны «героев и толпы»”.

Дело в том, что у гип-нотиков, вместе с омрачением сознания, сильно повышается рефлек­торная раздражительность, именно потому, что подавляется деятель­ность известных отделов головного мозга — коркового слоя полушарий, гипнотик находится совершенно во власти эксперимента­тора. Однако это состояние безвольной и бессознательной игрушки в руках другого человека имеет свои степени. Есть, например, гип-нотики способные и неспособные отвечать на заданный им вопрос. Очевидно, что у первых еще работают некоторые части мозга, не функционирующие у вторых. Далее, одни бессознательно подража­ют всем производимым перед ними движениям, но не исполняют обращенных к ним приказаний, если приказания эти не сопровожда­ются движениями, так сказать, подсказывающего свойства. Такой гипнотик пойдет, пожалуй, за вами, если вы ему прикажете, но он пойдет именно за вами, подражая вам, а отнюдь не потому, что ваше приказание дошло по адресу. Есть, наоборот, и такие, которые дей­ствительно повинуются самым нелепым приказаниям, например, пьют чернила, суют руки в огонь и т. п., не нуждаясь в том, чтобы перед ними проделывалось то же самое. Ясно, что повинующиеся погруже­ны в менее глубокий сон (если можно в данном случае употребить это слово), чем подражающие, ибо первые все-таки способны воспри­нять приказание.

Реферат опубликован: 25/12/2007