Страница: 19/29
Мне остается сказать, почему дают вольную тогу
В твой светоносный день мальчикам, юноша Вакх.
Иль потому, что ты сам остаешься мальчиком или
Юношей вечно, своим видом с обоими схож;
775 Иль, если сам ты отец, отцы твоему попеченью
И твоему божеству препоручает сынов;
Иль, раз ты волен, детей облачают вольной мужскою
Тогой и в жизненный путь вольно пускают идти;
Иль потому, что когда прилежней работали в поле
780 Встарь, и сенатор следил сам за отцовской землей,
И когда от сохи шагали к консульским фаскам,
Не постыдяся своих грубых мозолистых рук, —
Все собирались толпой селяне на игрища в город
Не для веселых забав, а чтобы славить богов;
785 Чествовался в этот день бог — даритель лозы виноградной
Вместе с богиней, в своей факел несущей руке,
И для того, чтобы больше людей новичка поздравляли,
Тогу надевшего, стал день этот зрелости днем[108].
Итак, для народа Либер—Дионис был богом растительности и особенно виноделия, сравнительно недавно выделившимся из группы духов-силенов, сатиров, нимф и других, обладавших аналогичными функциями. Это обеспечило ему популярность среди сельского плебса, а затем — и городского. Для него Дионис—Либер, видимо, был не только и не столько земледельческим богом, сколько богом-хранителем свободы во всех ее проявлениях, от гражданской до буйной свободы сельскохозяйственных праздников. В этих своих качествах он отчасти совпадал с греческим Дионисом, чем было вызвано их сравнительно легкое отождествление[109]. Если римляне и не имели столь подробной мифологии Либера, как греки для своего Диониса, то, во всяком случае, ни функции этого бога, ни формы обрядности на его праздниках, не отличались от аналогичных им греческих проявлений культа Диониса по своей сути, временами даже совпадая вплоть до отдельных мелочей. Таким образом, можно сделать вывод о том, что исток конфликта лежал отнюдь не в культе Диониса самом по себе и не в его противоречии духу римской религии, общественной нравственности и т.п. Происхождение конфликта было иным, и для того, чтобы его выявить необходимо обратиться непосредственно к событиям, всколыхнувшим римское общество в 186 г. до н.э.
2.3 «Дело о вакханалиях»: римляне и оргиастический культ
«В следующем году заговор внутри государства отвлек новых консулов Спурия Постумия Альбина и Квинта Марция Филиппа от командования войсками и других обычных обязанностей», — так начинает Тит Ливий свой рассказ о событиях 186 г. до н.э. Уже первые слова дают оценку тому, что произошло: «заговор внутри государства». Какие же события удостоилось этого наименования? Обратимся к нашему автору.
По его словам, «началось все с того, что в Этрурии объявился некий грек низкого происхождения, совершенно невежественный в благородных науках, с которыми нас познакомил просвещеннейший из народов. Это был жрец и прорицатель, (4) причем не из тех, кто открыто служит богам, не скрывая ни занятий своих, ни учения, на виду у всех совращает умы, но руководитель тайных ночных обрядов. (5) Сначала в его таинства были посвящены немногие, но затем доступ к ним становился все шире и для мужчин, и для женщин, а чтобы вовлечь еще больше людей, обряды стали сопровождать попойками и пиршествами. (6) И так как вино разжигало желания, а смешение под покровом ночи мужчин с женщинами и подростков со взрослыми позволяло забыть о стыдливости, стал набирать силу всевозможный разврат, в зависимости от вкусов и склонностей каждого. (7) Но дело не ограничилось растлением женщин и благородных юношей: из той же мастерской порока стали распространяться лжесвидетельства, поддельные печати и завещания, клеветнические доносы, (8) отравления и убийства родных – такие, что подчас не оставалось для захоронения даже трупов. Много преступного делалось хитростью, но еще больше насилием. Долго насилия удавалось скрывать, так как крики насилуемых и убиваемых, звавших на помощь, заглушались воплями и завываниями, грохотом барабанов и звоном литавр.
9. (1) Из Этрурии эта зараза проникла в Рим. Поначалу огромный Город, довольно терпимый к таким порокам, скрывал ее до тех пор, пока наконец консул Постумий не узнал о ней при следующих обстоятельствах. (2) Публий Эбутий, чей отец служил в коннице на казенном обеспечении, остался сиротой, а после того как и опекуны его умерли, рос и воспитывался под опекой своей матери Дуронии и отчима, Тита Семпрония Рутила. (3) Мать была целиком предана новому мужу, а отчим так бессовестно обкрадывал мальчика, пользуясь положением опекуна, что не смог бы потом отчитаться, и потому искал способа либо избавится от сироты, либо добиться от него полной покорности, и средство к этому он нашел в вакханалиях. (4) Мать вызывает мальчика к себе и заявляет, что дала во время его болезни обет, как только он выздоровеет, посвятить его в Вакховы таинства, и теперь, когда боги услышали ее мольбу, она желает свой обет исполнить. Для этого он должен в течение десяти дней соблюдать целомудрие, а на десятый день, как только он пообедает и чисто вымоется, она отведет его в святилище. (5) Неподалеку от Эбутия жила известная своею доступностью отпущенница по имени Гиспала Фецения. Она была достойна лучшей участи, чем та, к которой привыкла еще молоденькой рабыней, но, получив вольную, продолжала жить прежним промыслом. (6) Близкая соседка Эбутия, она была с ним в связи, не вредившей, впрочем, его доброму имени имуществу, ведь эта женщина полюбила его сама, первая искала с ним знакомства, и так как родные его были очень скупы, охотно помогала ему деньгами. (7) Привязанность ее к юноше была так велика, что после смерти своего патрона, когда над ней уже не было ничьей опеки, она попросила опекуна у трибунов и претора и, составив завещание, назначила Эбутия единственным своим наследником.
Реферат опубликован: 15/04/2007