Страница: 11/18
Вернемся же к славянам. Перун, противостоявший организуемой церкви, не имел прочных корней ни у населения, ни у жречества. Когда княжеское окружение отказалось от него, он не смог стать знаменем сколь-нибудь массового антихристианского движения. Во всяком случае мы нигде не встречаем проявлений массового религиозного фанатизма. Старая вера не слишком удерживала славян, многим из них, возможно, отказ от Перуна был желанен.
После принятия христианства на Руси развернулась мощная языческо-волхвистская оппозиция. Борьба с язычеством в северной полосе Руси растягивается на несколько столетий. Сведениями о ней пестрят памятники книжности. В «Повести временных лет» упоминается о восстаниях 1024 и 1071 годов в Суздальской земле, во главе которых становятся волхвы. Под 1071 годом читаем: «Такой волхв явился при князе Глебе в Новгороде. Он разговаривал с людьми, притворяясь богом, и многих обманул, чуть не весь город, разглагольствуя, будто наперед знает все, что произойдет, и, хуля веру Xристову, он говорил, что «перейду Волхов на глазах у всех». И замутился весь город, и все поверили в него, и собирались убить епископа . И начался великий мятеж в людях».
Ничуть не изменилось положение позднее. Владимирский епископ Серапион в XIII в. сокрушался по поводу того, что паства его больше верит волхвам, чем священникам, ставя дела мирские выше дел божеских.
Однако локальный характер языческих выступлений не угрожал реставрацией старой веры на территории всего государства. С другой стороны, и церковь не могла вести особо активной деятельности, поскольку и здесь шла довольно острая борьба между общинами (борьба между нестяжателями и иосифлянами, например).
В христианстве существовало разное отношение к язычеству. И, конечно, проще относились к нему те направления, которые не признавали централизованной иерархии. На Руси нетерпимость к инакомыслящим привносилась прежде всего византийским духовенством. Князья же русские не проявляли особого рвения в искоренении язычества у своих подданных. А без княжеских дружин насильственная христианизация была просто невозможна.
За язычеством и христианством сохранялись самостоятельные сферы. Христианство, однако, проникало прежде всего в верхние слои общества, где конкуренция у него была слабой, поскольку государственные институты только что начали создаваться, а церковь являлась частью этих институтов. Бывшие язычники тем легче принимали новую религию, чем меньше церковь пыталась вторгаться в их быт. Там, где христианизация проводилась насильственно, она для большинства обращенных означала порабощение, что противоречило самому сознанию крайне свободолюбивых славян. Видимо, поэтому князья предпочитали устанавливать новую веру, увещевая и проповедуя, чем используя «меч и крест».
Всюду в Европе горели костры, сжигавшие языческих кудесников. На Руси тоже эти костры вспыхнут, но несколько позже: впервые упоминает об этом новгородский летописец под 1227-м годом, а затем сведения о них относятся к XV в., когда само русское христианство приобретает, наконец, характерные византийские черты. В монашеско-аскетическом варианте христианства особенному гонению подвергалось вообще языческое жизнеутверждающее «веселие». Поучения наполнены осуждением светских развлечений. Но результат от этого был крайне незначительный. В конце XI в. греческий митрополит Иоанн II осуждал священников, участвовавших вместе с мирянами в пирах и гуляньях, совместные гулянья мужчин и женщин, проводившиеся в монастырях. В миру же на такого рода призывы не обращали внимания.
Церковь на Руси все-таки изначально стояла под княжеской властью. А, по замечанию видного знатока позднего язычества Н. М. Ганьковского, «в деле искоренения игр и плясок гражданские власти не всегда проявляли энергию, потому что сами в глубине души сочувствовали этого рода развлечениям».
И много столетий спустя перед церковными служителями будут стоять те же самые проблемы. В начале XVI в. игумен Елизарова монастыря Памфил осуждал псковичей за празднование ночи Ивана Купалы: «Мало не весь град возмятется, струнными и всякими неподобными играми сотониньскими, плесканием и плесанием .»
Много позднее, в 1636 г., нижегородские священники жалуются на свою паству, празднующую Семик, языческий праздник, приспособленный к христианству как троицын день: «В седьмой день по Пасце собираются жены и девицы под древа, под березы, и приносят, яко жертвы, пироги и каши и яичницы, и поклоняясь березам, учнут походя песни сатанинские приплетая пети и дланями плескати, и всяко бесятся».
Реферат опубликован: 26/06/2008