Страница: 12/14
Итак, любовь и ненависть суть, правда; противоположные эмоциональные способы поведения — так что совершенно невозможно в аспекте одной и той же ценности любить и ненавидеть в одном акте одно и то же, — но они не суть равноизначальные способы поведения. Наше сердце первично предопределено любить, а не ненавидеть: ненависть есть лишь реакция на, в некотором смысле, ложную любовь. Часто говорится, и это стало уже почти поговоркой, что тот, кто не умеет ненавидеть, не может и любить, но это неправильно. Совсем наоборот: тот, кто не умеет любить, не может и ненавидеть. Поэтому лишь к становлению мнимой любви, но не любви действительной относится и та закономерность в истоках любви, которая состоит в том, что все, «любимое» таким образом, любимо лишь в качестве противоположности иному, уже ненавидимому. При этом и человек тоже изначально любил те вещи, которые в этом своем состоянии он ненавидит, — и только ненависть, направленная на необладание ими или на свое бессилие их заполучить вторичным образом, излучается и на эти вещи.
Нельзя делать и такого вывода, что ненависть необходимо связана с личной виной — виной ненавидящего. А ненавидит в силу смущения в строе любви. Но это смущение не обязательно положено или вызвано А. Могли сделать это также и В, С и D и т.д., или же те союзы, к которым принадлежит А. Поскольку любовь существенно необходимым образом предопределяет встречную любовь и взаимную любовь, а ненависть — встречную ненависть и взаимную ненависть, то исходным пунктом ненависти может быть в принципе любое место во всем человеческом сообществе, вследствие смущения в ordo amoris, каковое смущение словно бы отдалено от А опосредованиями произвольно длинных промежуточных цепочек каузального рода. Итак, дело не в том, что всякую ненависть вследствие «смущения» обусловливает и тот, кто ненавидит. Мы только говорим, что если в мире есть ненависть, то в мире должно быть и смущение в строе любви. Итак, ненависть всегда и повсюду есть восстание нашего сердца и души против нарушения ordo amoris — все равно, идет ли речь о едва слышимом зарождении ненависти в сердце индивида или же о том, как ненависть проходит по земле насильственными революциями и направляется на господствующие слои. Человек не может ненавидеть, не обнаруживая, что носитель негативной ценности занимает, по общей оценке, или притязает занять место, которое, согласно объективному порядку, предписанному вещам порядком достойного в них любви, подобает носителю ценности, — или же что благо низшего разряда занимает место блага высшего разряда (или наоборот). В другом месте мы рассмотрели отношение актов любви и ненависти к актам познавания и к актам сферы стремления и воли.
Мы установили, что и акты любви и акты ненависти обладают приматом относительно этих последних. Тождественная как в актах любви, так и ненависти «заинтересованность в» — которая, в конечном счете, управляет и руководствует даже актами внимания, еще слепыми к ценностям, — оказалась у нас фундаментальным условием совершения любого акта познавания, будь то в сфере образной или мыслительной, и лишь поскольку сама заинтересованность изначально в большей мере есть заинтересованность любви, чем ненависти, мы могли также говорить о примате любви относительно познания. В то время как акты вожделения и отвращения, равно как и собственно акты воли, всякий раз оказывались фундированы актами познания (представления и суждения), эти последние были, со своей стороны, все же обусловлены опять-таки актами заинтересованности, а тем самым — любви или ненависти, с подобающей им направленностью на ценность, и притом еще независимо от дифференцирующего их познания. Ни в одном из обоих этих случаев собственная природа актов познавания и вожделения, а также соответствующие им особые закономерности, не должны были подвергаться сомнению или даже пониматься таким образом, что они составлены или в каком-то смысле выведены из актов любви и ненависти. Тем самым следовало лишь обозначить, каков порядок фондирования в истоке происхождения актов из целого личности и ее потенций.
Но ведь наряду с этими духовно-душевными основными классами актов имеются еще и ряды не ценностно-интенциональных самочувствии и весьма сложные аффекты и страсти. Об их отношении к любви и ненависти следует еще кое-что сказать.
Самочувствия (слепые к ценностям чувства) — простейшие из этих процессов — в своем возникновении и прохождении зависят от актов любви и ненависти точно так же, как и, но большей части, от актов стремления и веления, но они не столь же непосредственно и прямо зависят от представлений и их предметов. Они постоянно указывают на то, какое в настоящий момент существует отношение между интенционально содержащимися в актах любви и ненависти ценностными и негативно-ценностными качествами и (лишь интимно-душевным или реальным) осуществлением этих ценностей посредством стремления и его разновидностей. Так, например, мы радуемся не вообще удовлетворению пли тому, что удовлетворено вожделение и отвращение. [Мы радуемся] только при таком удовлетворении, поскольку «стремление к чему-то» есть стремление к любимому, а отвращение, соответственно, — к чему-то, что мы ненавидим. Одно только удовлетворение стремления к ненавистному может быть связано и с сильнейшим неудовольствием и печалью, равно как и неудовлетворенность устремления может доставить удовольствие, если стремиться к ненавидимому. Итак, самочувствия суть признаки дисгармонии пли гармонии нашего мира любви и ненависти с процессом и результатами наших вожделений и актов воли. Итак, любовь и ненависть вообще нельзя сводить (как это часто делалось) к последовательностям наших самочувствий относительно представляемых и мыслимых объектов. Напротив, сами эти последовательности полностью обусловлены состояниями любви и ненависти, которые определены направленностью, целью и ценностью, а также данными в них мирами объектов. Любимая вещь существует или присутствует или посредством нашего ведения и деяния поступает в наше владение, а вещь ненавидимая, соответственно, перестает быть или удаляется от нас или посредством нашего воления и деяния уничтожается — вот отчего и чему мы радуемся. И это относится как к упорядоченной любви, так и к неупорядоченной и смущенной. Самочувствия суть прежде всего эхо опыта постижения мира, проделываемого нами в любви и ненависти к вещам. А во-вторых, они суть зависимые переменные проявления нашей водящей и деятельной жизни, которую мы опять-таки осуществляем в мире на основе направленности на мир нашей любви и ненависти — причем, конечно, в мир должно включаться и наше тело, а также наш внутренне воспринимаемый душевный внутренний мир. При этом самый непосредственный источник самочувствий образуют, прежде всего, гармония и столкновение фактических вожделений в некоторой направленности любви или, соответственно, ненависти. Чувства, правда, не «суть», они, однако, основываются на меняющихся между собой отношениях актов устремления (а вовсе не представлений, как совершенно ложно заявляет гербарт), причем всегда в телеологическом отношении применительно к любимому и ненавидимому. Итак, и речи быть не может ни об «ориентированности» актов любви и ненависти на самочувствия, ни об «ориентированности» такого рода актов на акты вожделения и воли. Любовь и ненависть изначальнее и того, и другого — хотя акты любви и ненависти непосредственно правят вожделеющей жизнью как самочувствиями, которые уже суть зависимые переменные опыта нашей устремленности.
Реферат опубликован: 13/08/2006