Страница: 17/21
Возлияние до погребения служило, по-видимому, символом скорого неизбежного перехода в мир иной. У угорских словенцев, когда человек умирал ему лили на лицо воду. 2Во многих местах Старой Руси умирающего омывали заживо, что должно было способствовать легкому и безболезненному переходу в из жизни в смерть.
Если сведения о допогребальном языческом возлиянии отрывочны и не до конца прояснены, то представления о посмертной жертве мертвому в форме погребального пира сохранились значительно полнее. Поминальный пир, который совершался после погребения был многоплановым по своей сути. Цель языческой тризны состояла в необходимости отогнать злые силы от живущих.
Благодаря сохранившемуся описанию погребальных обрядов, радимичей, вятичей, северян, кривичей, сделанному в свое время Нестором, мы располагаем достаточными сведениями. "Б. А. Рыбаков в статье "Нестор о славянских обычаях" воспроизводит и комментирует текст Нестора. Понятие "тризна" сводилось к представлениям о боевых играх, ристаниях, т. е. Особых обрядах, призванных отогнать смерть от оставшихся в живых, демонстрировавших их жизнеспособность"3.
Таким образом, языческую тризну нужно рассматривать прежде всего как оберег. Если допогребальные возлияния должны были облегчить переход в "новую" жизнь (и служили символом этого перехода), то послепогребальная тризна способствовала тому, чтобы уберечь живущих от злого влияния мертвых. Со временем обе формы объединились в послепогребальный поминальный пир.
Земля, что рожает, была для древнерусского народно-языческого сознания, "доподлинной матерью" ей и мертвым (тем для кого земля стала новым домом) приносились жертвы. Обрядовая устойчивость "кормления" мертвого и творимых в его честь возлияний, сохранение цели ритуала (дух мертвого нужно задобрить, чтобы получить от него желаемое) характерна для славян. "В "Повести временных лет" под 983 г. рассказывается о жертвоприношениях в Киеве: "И сказали старейшины и бояре: "Бросим жребий на отроков и девиц, на кого падет он, того и зарежем в жертву богам".1
Существовали также обряды "мнимых" похорон, которые часто выполняли матери у которых болело дитя. Обряд часто заключался во вхождении в контакт со смертью. Этот контакт осуществлялся в разных формах – это могло быть охраняющее действие, слово или песня. Оберег возник как следствие более раннего оберега от злого влияния, которое способно оказать существо, находящееся в стадии "перехода". Страх перед вредоносной силой новорожденного вызвал к жизни самые различные формы противодействия этой силе.
Священный характер имела пляска смерти и ритуальные танцы вокруг нее. Танцуя у колыбели умирающего ребенка, мать вступает в контакт со смертью, отгоняет и убивает ее. У белорусов в момент приступа родимца "мать покрывает дитя белым покровом и, держа над ним зажженную свечу, курит ладаном. Устраивается обстановка, при которой кажется, что кто-то скончался.
Свадебный обряд и его связь с поминальным обрядом.
"М. Фасмер возводит слово "невеста" к единственному значению – "неизвестная" от не-вед (ведать), видя в данном слове только табуистическое название, которое должно было защитить женщину, вступающую в брак, от злых сил."1
С момента просватывания невеста оказывается на особом положении: она становится в своем доме гостьей, ничего не делающей и обязанной казаться грустной.
Существует достаточное число внешних и даже весьма показательных данных, которые, если не прямо, то во всяком случае косвенно свидетельствуют в пользу предположения об общих представлениях, лежащих в основе свадебного и похоронного ритуалов. К ним относится, например, хорошо известный факт, что в досвадебный период невеста ходит в темной, "печальной" одежде, т.е.совершенно так, как того требуют траурные обычаи. Невеста венчалась иногда в девичьем сарафане и в легком шерстяном кафтане черного цвета с белым платком на голове, которые обычно надевали при трауре.
Реферат опубликован: 25/12/2006